Ануш. Обрученные судьбой - Страница 47

Бравада уже покинула его, как и предполагал Олкей Орфалеа. Они знали друг друга очень хорошо. Джахану было прекрасно известно, как далеко мог зайти отец и что тот не угрожает попусту. Совершенно немыслимо лишиться дома, общества матери и сестер, но какой у него выбор? Больше никогда не видеть Ануш?

Потеря семьи станет незаживающей раной, но, если бы у него был выбор, только одно решение он мог бы принять.

– Капитан Орфалеа, сэр… – окликнул его помощник, вышедший из казармы. – К вам посетитель, капитан.

– Кто?

– Дама.

Мадам Орфалеа пила чай, сидя в приемной казармы.

– Тебе нужно помыться, – сказала она, отстраняясь после того, как сын поцеловал ее. – И как можно скорее!

– Дай мне несколько минут, – попросил Джахан и ушел мыться.

Вернувшись, он увидел, что помощник смотрит на его мать через открытую дверь казармы.

– Спасибо, Рефик, можете идти. Что ты здесь делаешь, maman?

– Я вышла прогуляться и надеюсь, ты проводишь меня домой.

Они вышли из казармы и под руку двинулись через Ускюдар, мимо Сарайбурну, который, по сути, разделял мусульманскую часть Константинополя и «город неверных».

Два немецких военных корабля – «Гебен» и «Бреслау» – были пришвартованы в южной части моста и затмевали все мореходные компании и банки, разместившиеся на той стороне залива Золотой Рог.

Спасаясь от британских военных кораблей, немецкие крейсеры нашли приют в порту Империи после объявления войны.

У Джахана было много друзей среди немцев, его отец способствовал прибытию на берега Босфора германской военной миссии, но он негодовал по поводу вовлечения Империи в войну, которую не она начала.

Джахана возмущала приостановка учебного процесса и то, что теперь ресурсы использовались не на новые разработки. Он видел в этом возвращение к необоснованному поощрению неподготовленных офицеров и использованию неопытных немецких солдат, получающих большую зарплату, в то время как оттоманским пехотинцам платили очень мало, да и то раз в пять-шесть месяцев.

– Так легко забыть, что идет война, – заметила его мать, когда они подходили к Галата. – До меня дошли слухи, что в Дарданеллах стоят британские подводные лодки, ожидающие возможности обстрелять наши корабли.

– Исход войны решится в Дарданеллах. Все силы будут брошены туда в ближайшее время.

Мадам Орфалеа вздрогнула и крепче сжала руку сына. Они шли по знакомым улицам Галата, мимо театров, кондитерских, баров и оперного театра.

Недалеко от Гран Рю мадам Орфалеа настояла на продолжении прогулки, и они пошли дальше, взбираясь по узким улочкам Пера по направлению к площади Таксим и дальше к Галатской башне. Взобравшись наверх, они остановились, любуясь видом.

– На солнце так жарко! Давай немного посидим в тени.

Они зашли в маленькое кафе, откуда открывался вид на город и торговые суда, плывущие по Босфору.

– Твоя сестра была сегодня сильно взволнована.

– Которая?

– Конечно Дилар! Она беспокоится, что Франция объявит войну Турции.

– Арман?

– Да, бедный Арман. Одно дело – воевать за свою родину, совсем другое – против страны будущей жены.

– Она хочет отложить свадьбу?

– Наоборот, хочет, чтобы она состоялась как можно скорее. Они планируют переехать в Париж, как только им выдадут разрешения на выезд.

Пришел официант и поставил на стол две крошечные чашечки с кофе и тарелочку с горкой печенья.

– Твой отец расстроен. Его злит то, что он не может воевать.

Джахан глотнул кофе, чувствуя, что мать не отрывает от него взгляда.

– Он рассказал мне о вашем разговоре.

– Правда?

– Он упомянул твою… подругу.

С порта подул сильный ветер; задирая углы скатерти, он опрокинул сахарницу. Они подождали, пока подбежавший официант закрепил скатерть зажимами и поставил новую сахарницу.

– Девушка, – начала мать, – твой отец сказал, что она…

– Армянка.

– И ты привез ее сюда? В Константинополь?

– Она по-прежнему в Трапезунде.

– Но ты собираешься привезти ее сюда?

– Да, как только смогу это организовать.

Издалека донесся гудок корабля, зонтик женщины, сидящей за соседним столиком, пролетел мимо них. Мадам Орфалеа со щелчком закрыла свой зонтик и положила его возле ног. Джахан наблюдал за ней, понимая, что это только начало.

– Джахан, – продолжила она, наклонившись к нему и накрыв его руку своей, – écoutes! Твой отец – человек гордый. Гордость – это все в этой стране! Когда ты угрожал… когда говорил, что можешь оставить военную службу, чтобы жениться на этой девочке, у него перед глазами все померкло, он уже не понимал, во что верить, ради чего он так тяжело трудился. Эта война не продлится вечно. К концу этого года она закончится, ну, может быть, затянется еще на год. Я понимаю, как это бывает… Ты влюбился. Это естественно в твоем возрасте. Я знаю, сейчас для тебя только это имеет значение, но прошу тебя, умоляю… ради меня, Джахан, не предпринимай ничего сейчас. Если ты спровоцируешь отца, он совершит поступок, о котором впоследствии пожалеет, но уже ничего нельзя будет вернуть. А при его состоянии здоровья… – Она покачала головой, глаза ее неестественно блестели. – Я даю тебе слово, Джахан, когда будет подходящий момент, я поговорю с ним. Я знаю, как с ним обращаться. Je t’en pris, Джахан. Я прошу, сделай это ради меня.

Джахан посмотрел вниз на множество остроконечных и плоских крыш, лес мачт в заливе и перевел взгляд на железные бока огромных немецких военных кораблей. За заливом Золотой Рог виднелись мечети, минареты и башни ветрогенераторов мусульманской части города.