Ануш пошла проведать Парзик и обнаружила ее тело лежащим на обочине дороги.
Джахан осматривал ущелье, а немец тем временем установил фотокамеру и делал снимки тела Парзик.
Немного в стороне стоял Хорек, держа лошадь капитана под уздцы. Его рука незаметно скользнула под седло, лошадь дернулась и начала вырываться. Украдкой оглядевшись, Хорек вытащил руку из-под седла и подвел лошадь к капитану.
В минуты просветления Гохар по-прежнему спрашивала о Хандут, но Ануш не признавалась, что прекратила поиски. Теперь ее занимали совсем иные проблемы: как сохранить жизнь Лале, Гохар и самой себе.
Голод и усталость уже готовы были сломить ее, но ей удавалось побеждать их, думая о своей дочери, и она уговаривала бабушку пройти еще один километр.
Ради них и ради себя она сделала то, о чем и думать раньше не осмеливалась. С трупа молодой женщины она сняла пару обуви для себя, а с умирающей старухи – ботинки для Гохар. Она даже их не расшнуровала, а стала грубо стаскивать с ног, и умирающая глухо застонала, тщетно борясь с приближающейся смертью. Это была Элспет, жена Мераяна. Ануш все равно забрала ее обувь. Ночью, когда на охоту вышли пустынные крысы с длинными хвостами, девушка поймала одну и пыталась заставить Гохар съесть немного сырого мяса, но ту все время рвало, ее трудно было даже напоить.
Ануш поняла, что и ребенок ускользает от нее, у нее практически не было молока. Лале становилась все более вялой.
– Пожалуйста, Господи, спаси нас! Пожалуйста, Господи! – все молилась она, преодолевая километр за километром.
Ведя лошадь под уздцы, Джахан шел впереди каравана. Двое его людей уже умерли от холеры, а еще трое корчились в одной из повозок.
Болезнь распространялась так же быстро, как и чума, и еще многие умрут, так и не дойдя до Гюмюшхане. Он не мог похоронить своих солдат и не мог забрать их с собой. Вместе со всеми остальными они лежали в глубине ущелья – пища для диких животных и воронья.
Ануш все еще была на ногах, она превратилась в ходячее привидение, но была жива. С бабушкой дело обстояло гораздо хуже.
Кобыла натянула поводья и стала бить копытом. Что-то ее тревожило.
– Тише, тише девочка! – Джахан успокаивающе похлопал ее по боку, но она мотнула головой и еще сильнее натянула поводья.
Перебросив поводья через шею, капитан вставил ногу в стремя и взялся за луку седла, но лошадь стала, пританцовывая, отходить от него, и ему пришлось прыгать на одной ноге, пытаясь сесть в седло.
– Стой! Что такое! Подожди! – Перебросив ногу через спину лошади, он буквально упал в седло.
Кобыла ржала, храпела и отчаянно взбрыкивала задними ногами. Вцепившись ей в гриву, Джахан пытался удержаться на ней, но она взбрыкнула еще раз, и он вылетел из седла.
Прежде чем он приземлился, его нога застряла в одной из повозок, кость переломилась надвое, и ее острые края прорвали кожу.
– Не шевелите его, – велел Армин.
Капитан лежал в неестественной позе, его лицо побелело от боли. Несколько солдат уставились на него, лейтенант распихивал их локтями, пробираясь к пострадавшему.
– Что случилось?
– Дай мне твое ружье и ремень! – потребовал немец, разрезая штанину Джахана и задирая ее до колена.
Нога уже распухла, Армин очистил рану так хорошо, как только смог. Открыв затвор винтовки лейтенанта, он вытряс все пули и сделал шину из ружья, примотав его к ноге капитана ремнем.
– Перелом очень непростой, но главный враг сейчас – жара. В Гюмюшхане есть больница?
– Нет, ближайшая в Сивасе, – ответил Ахмет.
– Нам нужны повозка и возница.
Лейтенант убежал выполнять поручение.
Джахан попытался сесть, его трясло, а потом его вырвало, после чего он лег на бок, и ему стало чуть легче.
– Все будет в порядке, – сказал Армин. – Пей. Похоже, мне придется научить тебя ездить на лошади, как немцы.
– Это не было случайностью, – прошептал капитан сквозь стиснутые зубы. – Моя лошадь никогда не вела себя так в моем присутствии.
Его вновь накрыла волна боли, и он вырвал.
– Помолчи. Выпей еще.
– Ахмету придется взять на себя командование. Только он на это способен.
Появился лейтенант, неся что-то завернутое в брезент и одеяло, чтобы прикрыть ногу.
– Это от мух, – сказал он, подтыкая одеяло со всех сторон. – Здесь вода и еда.
Джахан схватил его за рукав:
– Я хочу поговорить с Ануш, приведи ее!
– Господин…
– Приведи ее, сейчас же!
Ануш крепко сжимала руку бабушки. Гохар лежала плашмя на обочине дороги, ей под голову был подложен украденный платок. Дыхание было неровным. Рот все время был открыт, будто зубы выросли и уже не помешались в нем. Бабушка высохла настолько, что остались лишь кожа да кости. Ануш посмотрела на ее пальцы.
В искореженных пальцах бабушки было больше самой Гохар, чем в ее лице, которое стало совсем чужим. Кончики ее пальцев стали иссиня-черными, как будто кто-то опустил их в чернила цвета индиго. Рвота и диарея прошли, но, поработав у доктора Стюарта, Ануш понимала, что означает это потемнение тканей.
Девушка вспомнила о Стюартах. О больнице, деревне и своем доме. Это было будто в другой жизни…
Стало тихо. Что-то случилось в начале каравана, и это привлекло внимание солдат. Ануш подумала, что вернулись бандиты из шота, но ничего не было видно. Все воспользовались возможностью лечь или сесть, немного отдохнуть.
Ануш наклонилась и поцеловала холодную руку бабушки.
– Эй, ты! – На нее смотрел лейтенант. – Пошли со мной.
Джахан лежал в повозке, его лицо было бледным и мокрым от пота. Крылья носа и кожа вокруг губ посинели, он скрежетал зубами, и девушка поняла, что ему очень больно.