Ануш. Обрученные судьбой - Страница 51

Публикации в «Нью-Йорк Таймс» и других газетах вызвали лавину пожертвований, и я основал фонд помощи армянам, который, я надеюсь, поможет улучшить условия их пребывания в лагерях.

Если в Трапезунде будут организованы лагеря, можешь рассчитывать на мой фонд, я соглашусь на любые расходы, которые ты сочтешь целесообразными.

Пока же я унижен щедростью американцев и боюсь, что того, что мы можем сделать, все-таки будет недостаточно.

Прости мрачный тон моего письма, Чарльз, но он не отражает даже толики моих страхов и предчувствий касательно и армянского вопроса, и жизни в Турции в целом.

Я иногда задаюсь вопросом, мудро ли создавать здесь семью.

Я прошу тебя уделить тому, что я написал, должное внимание, и, если ты действительно решишь возвратиться в Америку, сообщи мне, я ведь смогу помочь с подготовкой к путешествию и прочим.

Передай мои наилучшие пожелания Хетти и твоим детям.

Всегда твой друг,

Генри Моргентау

Дневник доктора Чарльза Стюарта

Мушар Трапезунд 5 августа 1915 года

Больше всего я любил посещать армянский детский приют, расположенный на вершине холма в южной части деревни. В общем и целом у детей все в порядке, и, если бы матрона – управляющая – не была такой болтливой, я с удовольствием навещал бы их чаще.

Я приехал сюда сегодня, потому что исполняется пятнадцать лет со дня основания приюта и управляющая решила отпраздновать это событие.

Поднимаясь на холм, я думал не о сиротах, а вспоминал последнее письмо Генри Моргентау. Новости были тревожащими, но не может быть и речи об отъезде из Трапезунда. Военная истерия – вот повестка дня!

Если и существует какое-то предубеждение против армян, так это из-за когда-то давно заключенных ими союзов с русскими. Но также существует на Кавказе предубеждение против турок. Кроме того, страна не может обойтись без армян, поскольку большинство больниц укомплектовано армянскими врачами и медсестрами. Какое правительство во время войны решится на ослабление службы оказания первой помощи?

К тому времени как я добрался до приюта, праздник был уже в разгаре. Близнецы Адом и Александр открыли ворота и отвели мою лошадь в стойло.

Когда я вошел в зал, там уже сидели Манон и большая часть больничного персонала, также присутствовали покровители приюта и некоторые местные сановники.

Хетти бросила на меня гневный взгляд, когда я усаживался между управляющей и Мераяном Асадуряном.

По знаку матроны открылась дверь и в зал вошли дети. Они выстроились перед нами – мальчики справа, девочки слева, малыши уселись на пол, скрестив ноги.

По команде они начали петь. Армянские, греческие, турецкие песни и даже русскую колыбельную.

В конце они громко запели «Знамя, усыпанное звездами», и все дамы прослезились.

После этого матрона произнесла короткую речь о моей работе в приюте и сообщила, что дети приготовили для меня подарок.

Она хлопнула в ладоши, и Александр и Адом вошли, неся свернутый коврик. Раскатав его, они отступили, ожидая моей реакции. Это был турецкий ковер, выполненный в красных, голубых и желтых тонах, его наверняка оценили бы в салонах Нью-Йорка.

Пока близнецы указывали на фрагменты орнамента, сотканные тем или иным ребенком, я подумал: «Если продать этот коврик, можно будет существенно пополнить наш всегда истощенный бюджет больницы».

Благодаря детей и матрону, я заверил их, что все средства от продажи этого ковра пойдут на нужды санатория для туберкулезных больных. Вскоре после моего выступления собрание закончилось и все прошли в столовую пить чай.

Хетти ожидала меня у двери. Она хотела знать, почему я сказал, что продам ковер, над которым дети усердно трудились многие месяцы. Я объяснил, что очень ценю их усилия, но ковер стоит немалых денег, которые будут потрачены на то, что нам крайне необходимо и что можно купить только за наличные.

Хетти предложила мне подержать ковер у себя хотя бы пару месяцев, но это не имело никакого смысла, ведь я успею привязаться к нему. Я спорил с ней, утверждая, что эти деньги принесут много пользы, но моя жена явно не была настроена услышать мои аргументы.

– Один ковер не в состоянии залатать дыры в бюджете всех учреждений! – заявила она и резко развернулась на каблуках.

Прежде чем я смог переварить услышанное, увидел Манон, шагающую через зал ко мне. Она поздравила меня с discours magnifique. Проигнорировав едкий тон, я спросил, есть ли новости от Мари и Патиль.

– Не разговаривайте так громко, – прошипела она, оглядываясь. – Они на судне, это все, что мне известно.

Я сказал, что разговаривал с Ожаном. Эта ситуация с Патиль – всего лишь недоразумение, Ожан хотел только проверить ее документы. В ближайшее время, сказал он, всех жителей будут проверять, в том числе и меня. Он был весьма убедителен. Все должны будут предъявлять документы по первому требованию, заявил он, и армяне не исключение.

– Он знает, что медсестры уехали, – продолжил я. – Я сказал ему, что они уехали в Трапезунд, чтобы закончить обучение, но, я думаю, он знал, что я лгу. И я прямо заявил ему, что впредь не должно быть никаких недоразумений с моим персоналом.

Манон никак не отреагировала на это. Казалось, она не слышала ни единого моего слова.

– Раз речь зашла о персонале, – сказала она невпопад, – я хочу поговорить с вами об Ануш.

И тут прибыл опоздавший.

– Все уже закончилось? – спросил Пол. – Моя лошадь потеряла подкову, и мне пришлось вести ее в поводу по крайней мере километров пять.

– Если бы ты приехал вчера вечером, как я и говорила тебе, то идти не пришлось бы, – раздраженно заметила Манон, но было ясно, что она рада его видеть.