Вали расплачивается щедро, но в основном делая одолжения. Улаживаются споры с жандармами, достаточно быстро выдаются разрешения, и много других благ даруется мне. Пара осторожных фраз – и все проблемы волшебным образом исчезают. Вали стал моей счастливой картой, моим тузом, который бил многие раздражающие неудобства жизни в Империи. Поэтому я ехал в Трапезунд в самом оптимистичном расположении духа.
Я приехал в тот момент, когда раздался пушечный выстрел, оповещающий об окончании намаза – утренней молитвы, а значит, вали был готов принимать посетителей. В великолепном зале меня провели мимо толпы просителей, и вскоре я оказался в личных покоях губернатора. Он сидел за низким столиком и заканчивал завтракать.
– Стиппет, мой друг! Салам алейкум!
– Алейкум ассалам!
– Я посылал за тобой? По-моему, нет. Мой новый зуб в порядке! Смотри!
Я исследовал его новую коронку, которую поставил во время своего предыдущего визита, а после упомянул, что приехал просить об одолжении.
Губернатор погрозил мне пальцем:
– Опять задумал строительство!
Я пояснил, что приехал по другому вопросу, и описал события, произошедшие на свадьбе Вардана и Парзик.
Сначала я подумал, что мне показалось, но нет – на улыбающееся лицо вали набежала легкая, едва заметная дымка, и улыбка чуть потускнела.
– Акинян стар и слаб, – сказал я, рассчитывая на милосердие вали, – он всего лишь обычный фермер.
Казалось, вали не слушал. Он играл кольцом на пальце, будто никогда прежде его не замечал.
– Если жандармы нашли винтовки в его сарае, почему я должен думать, что он невиновен?
– Потому что я могу за него поручиться!
– Твое слово много значит в Трапезунде, мой друг, но есть одолжения, которые даже я не могу сделать.
За все время проживания в Империи мне ни разу не отказывали, поэтому я решил сменить тактику.
Я сказал вали: мне известно, что султан прислушивается к его советам, и я не знаю, есть ли другая инстанция, куда я мог бы обратиться. Губернатор холодно на меня посмотрел, затем изменил выражение лица на мину печального сожаления.
– Стиппет, мой друг, в некоторых случаях, когда есть причины для беспокойства у жандармов или военных, я не могу вмешиваться. Им приказы выдают прямо из Константинополя. Не султан, а Комитет Единения и прогресса! Если бы этот мужчина был турком и его поймали за кражей курицы, я мог бы что-то сделать.
Я должен был догадаться, что все дело в «армянском вопросе». Если это имеет хоть малейшее отношение к мятежу, Акинян в большой беде. Безусловно, я не знал, в чем действительно замешаны старик и его сын. Деревенские жители живут общинами, и кто знает, кому они действительно преданы?
Губернатор встал, а его слуга открыл перед ним дверь.
– Приезжайте, мой друг, когда решите расширять больницу.
Ануш пришла намного раньше капитана. Руины защищали ее от ветра, а перед глазами разворачивалась панорама всего пляжа.
Со дня свадьбы ничего не было слышно о судьбе старшего Акиняна. Парзик и Вардан были безутешны. Доктор Стюарт и Мераян Асадурян ходили к жандармам с расспросами, но так ничего и не узнали о Миславе Акиняне.
Задумавшись, Ануш не заметила, как появился капитан. У нее сразу же пересохло во рту.
– У меня есть новости, – начал он, заходя в церковь, – но они вряд ли тебе понравятся.
В тусклом свете Ануш чувствовала себя загнанной в угол. Руины находились далеко от деревни, в уединенном месте, и Ануш жалела, что согласилась прийти сюда.
– Они отвезут его в Трапезунд. В городскую тюрьму. Кажется, кто-то оговорил его.
– Доносчик?
– Кто-то из деревни. Жандармы действовали по указке. Им было сказано, что надо искать ружья и амуницию под половицами сарая, где хранится сено.
Капитан замолчал и не отводил взгляда от лица Ануш. Эти глаза позволяли себе вольности, и внезапно девушка почувствовала себя уязвимой и испугалась. Почему она решила, что прийти сюда безопасно? Остаться наедине с турецким офицером…
Ануш сделала шаг по направлению к выходу.
– Не так быстро! – Он взял ее за руку. – Откуда ты знаешь мое имя?
– Вы разговаривали с лейтенантом, – ответила Ануш. – Я слышала, как он назвал вас капитан Орфалеа.
– Джахан. Меня зовут Джахан.
Солнце клонилось к закату, и в церкви стало темнеть. Был виден лишь силуэт капитана в ореоле света, льющегося из открытой двери.
– Ты не ходишь на пляж. Я тебя там не видел…
– Вы следите за мной?
– Конечно нет. Я просто переживаю из-за того, что усложнил твою жизнь.
– Она не такая сложная, как танцы с турецким офицером.
Капитан захохотал, запрокинув голову.
– Я действительно поставил тебя в неловкое положение, но выражение твоего лица при этом было таким, что стоило на него посмотреть.
– У нас в деревне все следуют обычаям, капитан. А такого обычая, когда военный флиртует с деревенской девушкой при всех, я не знаю. Особенно если он такой плохой танцор, как вы!
Капитан смущенно улыбнулся.
– Мадемуазель Ануш… Если мне еще когда-либо выпадет честь танцевать с вами, я обещаю, вы заметите мои успехи.
Он отпустил ее руку и позволил девушке выйти наружу.
Господину Генри Моргентау,
Послу США в Османской империи
Константинополь
Дорогой Генри,
Я очень благодарен тебе за отправку нам посылок для Хетти из Константинополя. Однако, открыв их, мы обнаружили с неким разочарованием, что дамы из Материнского общества Иллинойса сочли необходимым послать нам рукавицы и кашне в эту самую жаркую весну из всех, что я провел здесь.